Писать об этой Даме, законодательнице мыслящего Петербурга последних лет перед чудовищным октябрьским вихрем, мне было очень и очень трудно. Трудно начинать. Трудно – понимать.Трудно - подыскивать слова для подлинного написания самых характерных черт, но самое магическое, самое удивительное: трудно было остановиться.. закончить, завершить очерк. Я чувствовала, что, повествуя и далее о ней в своей обычной, мягкой манере: женственной, пленительной – иногда её называют «пронзительной», иногда «акварельной» - была бы неточна, не права, необъективна. В ней, Зинаиде Николаевне, за весь её жизненный Путь, сложный, недопонятый, а то и вовсе - не понятый почти никем из пристрастных современников ее, было будто бы сразу несколько человек, несколько граней, несколько жизней.
От юности и до смерти. Как уловить их, как правильно описать, как отразить неповторимость, какими словами, строками, буквами, точками? Каким стилем, слогом?
О ней, «зеленоглазой наяде, сатанессе, русалке, «дьяволице с лорнетом», никак нельзя было писать только чисто по – женски. Ее острый, критичный ум не потерпел бы тонкого кружева и излишней теплоты моих словоплетений.
Рисунок её облика долженствовал быть резким, точным. Почти мужским. С какой то непременною тенью трагичности, постоянно присутствующей и в ней самой, и во всем, что она писала, во всем, что создала, что сохранила на дне своей резкой, ранимой, наполненной бесконечной горечью потерь, Души.
Души под всегдашней ледяной маской невозмутимости и иронии над самой собою и над всеми окружающими.
Нина Берберова писала, что она, Гиппиус, «искусственно выработала в себе два качества: женственность и спокойствие,
Читать дальше
Комментариев нет:
Отправить комментарий