Во-первых, о контексте, в который попала книга Александра Чудакова «Антон Павлович Чехов». Усилиями нескольких поколений советских литературоведов (а расцвет чеховедения пришёлся у нас как раз на советскую эпоху) для широкой публики был вылеплен образ Чехова благообразности неимоверной: тих, задумчив, благороден, самоотвержен, просветлен; короче, образцово-показательный образ «русского интеллигента», почти - икона. Тогда как взаимоотношения самого Чехова с комплексом интеллигентских установок были достаточно сложными, более того, пафос его творчества современниками воспринимался когда-то принципиально «антиинтеллигентским». Ну и потом, совместить этот иконописный лик, растиражированный к тому ж в художественной прозе и в кино, с образом автора «Дуэли» или «Моей жизни», писателя, не позволяющего себе интеллигентских иллюзий ни относительно русской жизни, ни относительно природы человека вообще, - совместить эти два образа автора невозможно.
Пишущие о Чехове обязательно воспроизводили его слова о необходимости выдавливать из себя раба, но при этом, как правило, игнорировали то обстоятельство, что слова эти могут быть прочитаны не только как сказанные в «назидание» брату, но и – как личное признание. Постоянная сосредоточенность Чехова на этой теме была отражением мучительного, драматической напряженности сюжета внутренней жизни самого Чехова. Ему было что выдавливать.
Читать здесь
Комментариев нет:
Отправить комментарий